: - Есенин С.А. 'А ВСЕ ЗА ГРЕХИ МОИ ТЯЖКИЕ'статья о поэте

- Есенин С.А. 'А ВСЕ ЗА ГРЕХИ МОИ ТЯЖКИЕ'статья о поэте

Страницы: А ВСЕ ЗА ГРЕХИ МОИ ТЯЖКИЕ... "Пишу сидя при санeх..." Владимир Мономах "Эх вы сани! Что за сани! Звоны мерзлые осин..." Сергей Есенин Я был в Москве проездом. Второй час ночи. Иду пешком. До ленинградского поезда еще есть время. Пусто... по рельсам шагаю. Куда бы? Ноги сами принесли на Ваганьково. Ворота на замке, сторож дремлет. - Пустите к Высоцкому... - Замок открылся. Цепь упала. Ворота заскрипели. Высоцкий недалече. Тут еще свет от фонарей досягает. Тут теплется что-то. Цветы... Цветы... Но мне и к Есенину надо, а там уж тьма беспроглядная. Лет десять не был в Москве и на Ваганькове не был. Ползу наощупь... Где же он, где? Тьма то какая! "Помяни, Господи, душу усопшего раба Твоего..." Сани, сани. Конский бег. Поле. Петухи да ветер. Полюбил я русский снег Тем, что чист и светел... Сам я русский и далек, Никогда не скрою. Та звезда, что дал мне рок, Пропадет со мною. "Далек" - от всего нерусского, но и от здешнего далек. Поле, степь, снежная дорога, конь все, что с детства было близко Есенину, и что у Рубцова обернулось: причалом, рекой, лодкой... Путь соединяющий Дом и Бездомье - Здесь, и Бытие и Инобытие - Там. Жизнь и то, что После. Все это образы погребения, столь свойственные русской традиции. Река - снег - саван, сани - лодка: два варианта погребального обряда. Здесь не "рок", не фатализм, - постижение запредельного Смысла творчества да и просто, - человеческой судьбы. Ты ведь видишь, что небо серое Так и виснет и липнет к очам. Ты прости, что я в Бога не верую, Я молюсь ему по ночам. Так мне нужно. И нужно молиться, И, желая чужого тепла, Чтоб душа, как бескрылая птица, От земли улететь не могла. Вся последующая лирика, не лирика - жизнь Есенина, "желание чужого тепла", попытка зацепиться за земное, "что б душа улететь не могла"... (Не потому, что страшно, а потому что не готов). Но зацепиться за земное не возможно: Кто любил, уж тот любить не может, Кто сгорел, того не подожжешь. По молодости лет Есенин воспринимался восторженно: Я вернусь, когда раскинет ветви По-весеннему наш белый сад... Время шло. Человек русским не рождается - делается. Постепенно то, что есть Русская Поэзия стало входить в плоть и кровь. Есенинский образ и знак вдруг заговорили. Сад, тот райский утраченный сад, проходящий через всю судьбу поэта, оказался вырубленным. Какие же ветви раскинет он в этом ветхом и павшем Адамовом царстве? Ты жива еще моя старушка, Жив и я... Пока жив. А избушка, несказанный свет - это, видать, из жизни будущего века. Только ты меня уж на рассвете Не буди... Потому что не добудишься уже. И молиться не учи... Не потому что "стыдно мне, что я в Бога верил..." - давно уже не стыдно, а горько. Нет, неверующему не горько: "Я молюсь Ему по ночам". Но: Знаю я, что в том краю не будет Этих нив, златящихся во мгле. Не молитва потребуется Там, во всяком случае - не наша земная молитва. Но не плачь Изгнанника за мятежной тоской, а радость Того счастья, что по Пушкину в покое и воле: в том покое и в той воле. От того и мечтаю... Воротиться в низенький наш дом... В тот самый - из несказанного света. А потому и... Не ходи так часто на дорогу... Ибо не той дорогою он вернется. В предыдущих тридцати двух строках возникает иллюзия, что все же вернется он в свой земной дом. Но последние четыре строчки не оставляют надежды... Зато с какой ясностью встает: Предназначенное расставанье Обещает встречу впереди... Там, под ветвями того неувядаемого сада. И Мать, и Дом, и Родина - все у Есенина имеет онтологические корни в Ином, все приподнято над здешним временем и пространством: Потому и навеки не скрою, Что любить не отдельно, неврозь - Нам одною любовью с тобою Эту родину привелось. У немногих наших "деревенских" поэтов было особое и заметное свойство - малая родина и... Я покинул родимый дом, Голубую оставил Русь... А у Рубцова: Я уеду из этой деревни, Будет льдом покрываться река... Тех, кто не уехал - мы просто не узнали. Родина оставленная (ибо останься в деревне, в дописьменной своей культуре, слагай былины и сказки, живи до ста лет и никаких удавок...) трасформируется в поэзии ушедшего, уведенного (утянутого за эту самую удавку и - "плохую лошадь вор не уведет!") в потерянный рай. Но ведь, собственно, за раем и ушли - за новой землей и новыми небесами. А далее все бывает просто: рай грядущий, чаемый, новый Иерусалим здесь на земле оборачивается Вавилоном, рай оставленный - "страной негодяев". Никто бы и не ушел никогда из своей alma mater, из своей деревенской вечной стихии, если б она продолжала жить, если б нуждалась в своем певце. Породить она еще смогла и успела, а выслушать - нет. Так Адам просится у Господа (в духовном стихе): Спусти нас на землю трудную Сеять семена первым часом... В поэзии, в искусстве есть искушение - насущная потребность удостовериться самому в наличии Смысла. Без этого искусства нет. Не грех ли это? - Очень часто и грех. По крайней мере, когда поэт поет от себя. Так отчего же нужна Господу эта вторая (помимо церкви) независимая экспертиза творения? - Не знаем, не знаем, а и знали бы - не сказали. Да и независимая ли? Я покинул родимый дом, Голубую оставил Русь. В три звезды березняк над прудом Теплет матери старой грусть... Образ наслаивается на образ, логики нет, смысл ускользает. У кого-нибудь (у Хлебникова, скажем) это было бы бессмыслицей, игрой слов. Но не у Есенина. В чем загадка слов "скрепленных их собственным светом"? Эта магия, чудо - ибо верим мы, безусловно верим в смысл совершенно не понятых строк или, вернее, ощущаем присутствие инобытийной вести. Так и у Рубцова: С каждой избою и тучею, С громом, готовым упасть, Чувствую самую жгучую, Самую смертную связь. Древнейший генезис поэзии в волховании - в попытке заглянуть в инобытие. А религия? Религия слагалась позже и задача у нее другая - к инобытию готовить. Неужели разделение неизбежно? Русская поэзия явила попытку исторически объективную секуляризацию преодолеть. И не безуспешную попытку, хотя и прозвучавшую на языке ...Непонятном земле и траве, Что не выразить сердцу словом И не знает назвать человек. Или: Знаю я, что не цветут там чащи, Не звенит лебяжьей шеей рожь. Оттого пред сонмон уходящих Я всегда испытываю дрожь. Неужели и здесь - "страх страны, откуда ни один..." Ужели "неверие в благодать"? Зачем же тогда "под иконами умирать"? Нет, здесь первобытный Божий Страх и вместе - трепетная радость: мир справедлив. Справедлив абсолютно. Ибо - Божий он. И... Режет серп колосья, как под горло режут лебедей. Так сказано в Писании: "Соберите прежде плевелы... чтобы сжечь их..." Тут память о Жатве и о смерти без всякой патетики и внешней, напускной забубенности: Я отцвел, не знаю где. В пьянстве что ли? В славе ли? Страницы:

Похожие статьи:

- Есенин С.А. 'А ВСЕ ЗА ГРЕХИ МОИ ТЯЖКИЕ'статья о поэте

Новое на сайте

Популярные записи

Похожие записи